К гуакамоле я привыкала постепенно.
Как только может привыкать взрослая тетенька, которая к своим тридцати двум годам не была знакома не только с блюдом под экзотическим названием, но и с основными его компонентами. То есть про помидоры, сладкий болгарский перец, лук, чеснок и даже про дивную травку кинзу (она же — кориандр, она же — …) я знала если не все, то — многое!
Детство, беззаботно проведенное на благодатной и солнечной земле южного причерноморья, где обычные томаты легко достигали невозможных в других условиях семистаграммовых, а то и всех девятисотграммовых размеров и одного такого исполина с избытком хватало на миску салата, а молоденькие зелененькие огурчики “в пупырышках” были сладки, нежны и не требовали дополнительной очистки, где ядреный красный лук дорого продавал свою жизнь и заставлял буквально умываться горючими слезами любого, кто посмел на него покуситься, а из сладких конусов-треугольничков болгарского перца радушная хозяйка могла сделать не менее четырех блюд и играючи накрыть праздничный стол, такое детство решительно расставляло все точки и прочие знаки препинания на нужные места, усиливая акценты и не оставляя места двусмысленностям:
Есть, нельзя выплевывать!
Так и росло дитя, отличаясь завидной всеядностью и ничем не замутненной любознательностью. Хочешь – и ешь помидор с солью, не хочешь – хрусти сладким яблоком и разбивай толстенькую абрикосовую косточку, наслаждаясь горьковато-миндальной сердцевиной. Ломай руками свежую брынзу, острым ножом кроши пряную кинзу и дурман-траву укроп:
— Аж в голове паморочиться! – причитала бабушка, вырывая, словно надоедливые сорняки, длинные стебли, увенчаные желтыми головками-корзинками, и складывая из них снопы-кучугуры: — Не сию, не поливаю, а бач – по всьому городу розкидалося, гирше бурьяну!
Макай крепкую хлебную горбушку в темное, пахнущее семечками, подсолнечное масло, подбирай до самой распоследней капельки послесалатную “юшечку”, что осталась на дне глиняного полумыска или, косясь недоверчивым глазом на любимого деда: » точно вкусно? Точно-преточно?! Смотри деда — головой отвечаешь!» — закусывай хрустящим малосольным огурчиком, щедро сдобренным тягуче-золотистым медом с соседской пасеки!
Жареная кукуруза и моченые яблоки.
Маринованный виноград.
Соленые арбузы.
Есть!
Я тебе покажу — выплевывать!
Но когда морозным зимним утром из заплечной сумки моего мужа, прибывшего на свои первые португальские каникулы и решившего поразить нас невиданными до той поры заморскими диковинками, словно из волшебного мешка Деда Мороза посыпались темно-зеленые, глянцево-блестящие с плотной кожицей плоды, чем-то напоминающие грушу-переростка и впервые прозвучала заморская речь : Pera abacate!*
Я оказалась не готова…
Ни к странной, цвета неспелой сливы и молоденькой луговой травки мякоти, ни к трудно вытягиваемой огромной косточке, ни ко вкусу отчетливо ту самую травку напоминавшему.
Гадость, гадость, гадость!
С сахаром – гадость!
С медом-гадость!
С солью – тем более гадость!
— В салат – даже не думай!- кричала я мужу и спешно отодвигала праздничную посуду на самый дальний край стола.
— Чему тебя там научили?! И как ты мог после всего, после вареников и холодца, после вишневого компота, после сала?!
Принести в дом это?!
Есть нельзя…
— У них бабушки – рабыни Изауры! – отбивалась я от мужа, сбивчиво и взволновано объясняющего, что это съедобно, более того — это вкусно и что его друзья бразилийцы почти ежедневно едят это на завтрак.
— Это полезно! Там витамины и омега кислоты! – бросался в последнюю решительную атаку муж и подсовывал мне малюсенький бутербродик:
— Ты привыкнешь!
— …. выплевывать!
Выплевывать, полоскать рот и срочно заедать соленым огурчиком, кусочком копченой колбаски, а то и запивать крепким, стопроцентно дезинфицирующим, чистым, как слеза, привычным напитком.
Есть нельзя!
Ну, разве, что в фруктовом салате?!
Щедро сдобренном сладкой мякотью маракуйи, нежностью любимых бананов и экзотической оранжевостью папайи и манго…
Приготовленном радушной хозяйкой специально для тебя — иностранной гостьи и горделиво ожидающей слов восторга, благодарности и позвалы…
Нельзя выплевывать?..
Или среди хрусталя и фарфоре, где на изысканном блюде — сыр и ананас, хрустящие листья свежайшего салата, дольки апельсина, зелень рукколы и лимонный сок?
А может в знойный летний полдень – с темным тростниковым сахаром, щедро насыпанным в мягкую серцевинку-вмятинку, что осталась после тяжелой, но так легко извлекаемой косточки?
С темной, густой и тягучей, почти приторной, но придающей ореховому послевкусию особый, столь ценимый знатоками оттенок, медом-патокой?!
А через лет десять-пятнадцать окинув взглядом кухонные полки, хлопнув разок-другой многострадальной дверцей холодильника, почти на автомате почистить чеснок, закинуть в любимый комбайн лук, помидорку, половинку острого перчика (ну, не было больше!) и небольшой пучок кинзы, размять вилкой нежно-зеленую мякоть, выдавить лайм…
Разлить по бокалам пенный янтарный напиток и с аппетитом захрустеть чипсами или маленьким сухариком:
— Вкуснотень!
Есть, нельзя выплевывать!
*pera abacate(порт.) — авокадо.
Тщательно промыть петрушку. Обсушить её. Мелко порезать.
Очистить лук. Превратить его в мелкую крошку. Отправить эти компоненты в ступку/блендер. Всыпать соль.
Промыть и очистить перчик чили. Удалить семена, а мякоть нашинковать не слишком крупно. Тоже высыпать эту заготовку в ступку.
Растереть.
Консистенция пасты должна стать достаточно однородной, но превращать в кашицу не стоит.
Промыть авокадо. Снять кожицу. Удалить косточку из плода. Порезать мякоть небольшими ломтиками и сразу взбрызнуть соком половины лайма.
Переложить в кашицу. Размять.
Разрезать помидор пополам. Удалить сердцевину. Порезать небольшими кубиками. Соединить с пастой.
Перемешать полученную пасту.
Приятного аппетита!