На самом деле я собиралась вчера написать, под настроение, осенний рассказ. Про разбитое сердце, облетевшие листья и дождь. В рассказе, кроме мужчины, умирающего от смертельной болезни и женщины, влюбившейся в середине жизни в мудака, должны были фигурировать брошенный котик и сиротка в обносках. Чтоб уж совсем на разрыв и поддых! Всю эту икебану я собиралась залить ливнем. И утопить в лужах. В лужах слез. Моих и читательских.
Но попробуй побудь в Израиле хрупкой лилией и трепетной ланью! То война, то правительственный кризис, то друг приехал навестить. Не до жалости к котикам, короче.
Так что я с утра в Иерусалиме, в отличной компании, гуляю по органным концертам. Именно во множественном числе. Вы знали, что в столице 24 органа? Вот и я была не в курсе. Спасибо Юлии Стальской, кто бы меня ещё в такую рань выволок бы из тёплой постели!
Иерусалим невероятен! Особенно когда везде для нашей группы играли волшебную музыку на фантастических инструментах.
И теперь, после целого дня открытий, пожилой монах-филиппинец отпер для нас тёмную уютную церковь монастыря селезианцев. Здание строилась для детей, осиротевших после арабских набегов. Здание вообще полно легенд. Слушать Моцарта, исполняемого на старинном итальянском органе в строении, где, в числе прочего, в подвале перед судом держали нациста Эйхмана — невероятное по силе ощущение. О чем он думал, проходя по саду мимо окон еврейских домов? Понимал ли, что его судит самый высший из судов?
Кстати!
В саду монастыря под мелким колючим дождём мокнут развалины будки сторожа, которого взорвала хорошая еврейская девушка почти 100 лет назад. Девушке разбил сердце мудак. Девушку оправдали, если кто интересуется.
Теперь тут семинарии и монахи. Проблема с девушками и нацистами решена. Котики при монастыре упитанные и сонные, фотографироваться не хотят.
Иерусалим умеет все переплавлять в надежду, даже рассказы о приговоренных к смерти, разбитых сердцах и котиков в осенние непогоды. В надежду и в музыку
Обещать — не значит жениться. (с)